6 сентября 2940 год.

Итальянец сидел на подоконнике, рядом дымилась чашка черного чая, валялись грязные от крови бинты. Раны, добро смазанные мазью, какую не купишь в простой аптеке, щипало. Сегодня был не плохой шанс встретиться с одним из осведомителей, но с такими ранами можно только глупо рисковать жизнью. Он вертел в руках карточку, выпавшую вчера из кармана Реинера. Старая потертая фотография. На ней изображен он сам, Итальянец, семнадцать лет. Смотрит угрюмо чуть в сторону, пистолет заткнут за ремень. На щеке синяк, губа разбита. Одет в темную растянутую футболку и такие же не по размеру джинсы. Рядом стоит Реинер, он почти номер один в мире наёмников, его все знают, уважают и боятся, все кроме парнишки с разбитой губой. Реинер вычищен до блеска, светлые волосы подстрижены по последней моде, зеленые глаза таят усмешку, он – король, он – на вершине мира. Жан – родной младший брат Реинера, лет пять у них разница. Но они совсем не похожи. У Жана и волосы темнее и глаза голубые, он часто говорил, что у них разные отцы, но Реинер говорил, что все это чушь и Жан просто пошел в дедушку. Старший купался в лучах славы и на самом деле получал удовольствие от убийств, любил делать это помпезно, что бы попадать только на первую полосу газет. А младший любил готовиться тщательно и ставку делал на красоту, положение тела после смерти, количество разбрызганной крови, полет пули... Жан всегда мечтал превзойти Реинера, но как можно превзойти лучшего подопечного-ученика, они всегда работали вместе. Но все когда-нибудь ошибаются.
«Жан будет в бешенстве, когда узнает…»
И на стуле в центре снимка сидит пожилой мужчина, он носит с собой трость, потому что ноги уже не те. У него усталые серые глаза. И он мертв. Семья. Еще одна семья предала его.
Чансон перевернул фотографию, там был набор цифр. Не вписывающейся ни в одну последовательность. Шифр французских братьев, они его не сменили за столько лет. Его знали только они трое. Но то время, пока Чансон работал в Японии, от него не было ни слуху, ни духу и по сему все решили, что он мертв. Шифр не менялся.
«Ким Джунсу. Электросити. 16.09.09.09»
Вот что было в той шифровке. Он должен был отправить это Жану на исполнение.
«Значит, ты работал не только на Има. Или просто подбирал заказы для Жана…» - Чансон в последний раз взглянул на фотографию и, чиркнув зажигалкой, поджег ее, бросая в мусор. Теперь стало понятно, что слухи имели под собой почву, и Кима действительно заказали. А так как «Французы» были лучшими, пригласили их. И этот кто-то знал, что Итальянец как несколько дней заступил к борделисту на службу. Кто-то слишком много знал о нем. Времени было еще достаточно. У Чансона было время, что бы найти Жана, хотя скорее тот сам найдет его. И это будет смертельная битва. Ведь Итальянец убил его брата.
Снимок догорел, оставляя после себя лишь едкий запах жженой фотобумаги.
Время было, но оно не ждало. Информатор должен был ждать его в северных трущобах Бурирама, где остались дома, но не люди. Толпы полусгнивших наркоманов и алкоголиков. Пропащие души, так стремящиеся с Тартар. Эти люди слышат многое, но иногда даже не осознают, что знают, но за дозу готовы выдать все, даже попытаться вспомнить, что слышали сквозь тысячный дурман, в пьяном угаре, среди солнечных бликов и музыки старых потертых пластинок. Пропащие живые мертвецы, по которым так плачут врата ада, но по иронии в городе счастья ад уже давно сошел на грешную землю, по сему заблудшие души будут жить вечно.
Перевязав раны. Поправляя лацкан пиджака. Убирая пистолеты, за пазуху. Пересчитывая купюры. Итальянец вышел на улицу, темное неприветливое небо и карканье черных птиц, которые замерли в поисках добычи. Увеселительная прогулка в северный филиал ада… черная Татра, как тень ангела смерти…

Песня донт стап Кент стап

Утро. Утро. Утро. Серое и грязное. Как все десять предыдущих и десять последующих. Одно похоже на другое, ничего не меняется. Все его утра давно превратились в одно. А смыслом жизни стала справедливость, хотя и понимал он ее по-своему. Справедливость отчаявшегося человека, слепой перс Фемиды. Рука указующая на все черное, отделяющая лишь все белое. Никаких оттенков, правильно жить можно лишь в моноцвете. Ничего не меняется с того самого времени, как он решил мстить, когда понял, насколько слепа полиция, насколько повязаны ее руки. Тогда он стал частным детективом. Ради них. Он делал это лишь в память о них. Жена красавица, умница дочка – юное дарование, все коллеги завидовали и говорили, как же ему повезло. Он и сам не верил в свое счастье… а потом счастье кончилось. Кончилось передозировкой. Все констатировали эту смерть, но он точно знал, это было убийство. Тэккен так много отдавал сил работе, чтобы его семья могла жить в безопасном мире, что не заметил, как в его семью заползла семья. Первая доза, просто так на пробу, вторая для веселья, третья за компанию, в четвертой она нуждалась, что бы подняться с постели, пятая, что бы дожить до вечера и улыбнуться мужу. Шестая и седьмая. Отвести дочь в детский сад. Десятой и одиннадцатой появилась тысяча. Та самая первая тысяча. С тысячей пришли долги, а за ней передозировка и смерть. Даже ребенка не пожалели… они забрали у него все и подарили лютую ненависть и слепую справедливость. С тех самых пор он не может остановиться, пока не очистит этот мир от наркодиллеров, барыг, заемщиков, убийц, маньяков, производителей этой дряни. Он просто не может остановиться. Ему больше не за чем жить.
Он на полном ходу залетает в секретарскую, где на него большими глазами смотрит секретарша Лиззи.
- Доброе утро, - только и успевает проговорить она.
- Доброе, - Тэк делает глоток кофе, купленного в автомате на углу. - Есть, какие новые дела?
Быстро перебрав бумажки, Лиззи протягивает ему небольшую стопку:
- Тут по мелочи. Жена изменяет мужу, муж изменяет жене, ребёнок связался с дурной компанией, и пропала кошка.
Удручённо изогнув одну бровь, Тэкён забирает бумаги с собой в кабинет. А как только дверь за его спиной закрывается, он тут же кидает распечатки на стол, вещи на небольшой диван, а из ящика стола достаёт виски. Первый стакан он выпивает в несколько глотков иначе он не сможет начать свой день. И сегодня ему совсем не до изменщиков и потерянных котят, сегодня он услышал, где будут толкать очередную дозу "тысячи".
Из-за этого он был сам не свой все утро и даже поленился разбирать корреспонденцию, что ему принесла секретарша и вообще, он попросил её отвечать всем, что он заболел или уехал из города. В общем, на месте его не будет долго, поэтому пусть оставляют свои заявки, а он, словно доктор некогда популярного культового сериала прошлого, будет браться только за самые интересные дела.
Сейчас же он набирал номер телефона. После пятого гудка ему ответили.
- Да? Ок Тэкён?
- Всё остаётся в силе? Информация проверенная? Это то полуразрушенное здание на Райтстрит?
- Всё верно. Ровно в два часа.
Трубку повесили. Тэкён встал из-за стола, накинул куртку и, выходя, кинул Лиззи:
- Ты запомнила: меня нет, я не в городе, заболел, умер до конца недели.
Дверь снимаемого им помещения, хлопает. В его частном агенстве всего две небольшие комнатки, для секретарши и него, там всегда разбросана куча бумаг, шкафы стоят, забиты досье и прошлыми делами. Чаще всего там очень пыльно, а окна совсем не большие. Все пошарпаное как и его жизнь побитой старой собаки, он не нуждается в роскоши, ему нужны лишь практичные вещи и желательно дешевые. 
Он спустился на улицу, ровно пять ступеней из-под козырька, на ретьей треснула плитка и продолжает разрушаться из-за бесконечных дождей. Его ждал старый добрый Sunbeam 97го года выпуска.

Песня
Сегодня в прессе опять ничего интересного. Всё, как и обычно - криминальная хроника, разросшаяся до масштабов двух крупных листов о политике, экономике и культуре. Безусловно, обычному гражданину все это читать скучно, но Ким точно знал, что ищет глазами.
"Полиция продолжает попытки идентифицировать личность убитого позавчера мужчины... Убийство состоялось в Ресторане "Alphaville"., между одиннадцатью и двумя часами ночи... Выстрел был произведен разрывной пулей..."
Джунсу разочарованно вздохнул.
- Что, так все просто... Ха, и совсем не интересно. У него совершенно нет чувства прекрасного, - газета раздраженным жестом отбрасывается в сторону, а Джунсу поднимается со своего места. Сейчас он спустится по лестнице и посидит в собственном же небольшом баре в окружении своих девочек, восполняя жажду прекрасного. Чувство прекрасного, это не то, что можно развить с годами. Это то. С чем нужно родиться. Получить это великий дар от природы. Ким был полностью уверен в своем чувстве прекрасного. Иначе его бордель не пользовался бы таким успехом. А его девочки не считались сами красивыми и лучшими в этом бизнесе. Без своего врожденного чувства прекрасного, Джунсу никогда бы не заприметил Сюзи в том баре, куда иногда ходил. Такая девушка не должна была пропадать в официантках, он обещал ей деньги на мечты и славу на весь город, а так же красивого, замечательного, самого лучшего хозяина в мире и сто процентный гарант безопасности. На что именно красавица соблазнилась, он не знал, да это и не важно, пока капает прибыль в его карман.
- А вот и я, мои сладкие. - Джунсу сел у барной стойки, кивая худенькому бармену. Чжини, так его звали, был, пожалуй, единственным парнем, которого хозяин публичного дома подпустил так близко к своим девочкам. Невысокий, с нежной, немного даже кукольной кожей, изящный, всегда любезный с посетителями и девушками... да он сам больше был похож на девочку-подростка. А уж если сравнивать его с вышибалами в борделе... Джунсу прошелся взглядом по залу, задержав взгляд на одной из своих подопечных.
- Эй. Подойди сюда, золотце мое. - Подозвав к себе девушку, он усадил ее рядом. Чжини поднес хозяину рюмку с его любимым ликером. Молчание. Кажется, девушка чувствует себя неуютно под взглядом Джунсу, хоть остальным нет никакого дела. Он просто пьет в обществе одной из своих любимиц.
- Лулу, - пустую рюмку, забирает Чжини, чтобы вновь ее наполнить. Джунсу проводит ладонью по золотистым прядям девушки, перебирая их, не произнося ни слова, только лишь наклонившись чуть к девушке, почти восхищенно рассматривая.
- Где твои локоны, Лулу? Они так тебе шли, - он продолжает задумчиво перебирать пряди. - Лулу?.. Убери это. Мне не нравится, - он выпивает еще одну рюмку, затем поднимается.
- Чжини, проследи, чтобы эти пташки сами не выдули полбара вечерком.
Ким снова останавливает свой взгляд на девушке, которая так и не осмелилась ничего возразить хозяину.
- Нет, ну я не могу на это смотреть! Как ты могла так поступить со мной, Лулу?! Это же невыразимо ужасно! - Джунсу берет девушку за волосы и оттаскивает к незаметной двери, скрытой за ширмой.
- Не смей попадаться мне на глаза, пока все не будет так, как мне нравилось! - Пинок, и девушка скрывается, плача, за дверью. Джунсу же возвращается к барной стойке и со злостью кидает хрустальную рюмку в висок Чжини. Он здесь хозяин и может диктовать своим девочкам, как тем выглядеть. Они должны выглядеть идеально. Идеально – это когда нравится Киму, его чувство прекрасного никогда не подводит. Он окинул оценивающим взглядом всех остальных барышень, что спустились сюда в это утро. Самой главной звездочки не было видно, скорее всего, с самого ура вся в заботах из-за его поручения. Это заставляет немного успокоиться и восстановить внутренний баланс. Сюзи никогда его не подведет и не ослушается. От мыслей о прекрасном вновь отвлекла какая-то возня. Он вновь стал раздражаться, пташки разлетелись по углам.
- Что, кто там еще маячит?!

Песня

Чансон пробирался в своей машине к сердцу трущоб, там его должны были ждать, ему нужна была хоть какая-то информация что бы выйти на след Жана раньше, чем тот пристрелит босса. На счастье Кима Джунсу, Жан был французом, и предпочитал в убийствах красоту, а значит, готовился к ним всегда долго. Эдакая философия убийства. Эта черта всегда веселила юного Итальянца, из-за чего он частенько получал от Жана. Получал очень много и часто, казалось, на его теле никогда ничего не заживает, всегда был как побитый пес. Жан не очень любил когда рядом с ним ошивались люди симпатичнее его.
Чансон вышел из машины, резко хлопая дверью. Хотя нет, он осторожно прикрыл дверь, эта машина скорее напоминала призрака в ночи, хоть и был день, но из-за вечно серого неба не было никакой разницы. Он окинул взглядом свою крошку на прощание, никогда не знаешь, что может случиться в следующую минуту. А с этой машиной у него было связано много, это был его друг, который никогда не предаст и не подведет! Боевой товарищ. Но сегодня он надеялся обойтись без царапин на кузове "девять-семь", она ведь только из полировки. В доме было темно и на первый взгляд пусто. Половицы скрепят под ногами. Посреди второй комнаты лежит труп, это его информатор. Итальянец не успел. Кажется, что в этой хибаре пусто, но наемник весь напрягается, никакого присутствия не ощущается, и это слишком странно.
- Не оборачивайся, - услышал он с жутким французским акцентом. И такой знакомый звук взводимого курка. - У тебя пять секунд на все... последнее желание?
Чансон поднимает руки показывая, что безоружен.
«Пять секунд и еще четыре пока ты не спустишь курок. И ведь непременно пожелаешь вспомнить былые деньки», - он знал этого человека как себя, а Жан многому его научил. Они могли бы быть братьями. Но киллеры не дружат меж собой и родственных отношений не заводят.
- Отступись от Кима, и уйдешь сегодня живым... - и вроде бы он укладывается в три секунды.
- Всегда мечтал работать вместе с тобой, ты почти идеальный, лучше, чем мой брат... Если не считать ту твою часть вспыльчивого Корсиканского характера, Корсиканцы и Французы хоть и схожи, но... да что ты молчишь-то? Кстати о брате, ты непременно ответишь за его смерть,… хотя я был так занят в последнее время, что даже рад, что ты избавил меня от этой маленькой проблемы.
«Много болтаешь, тварь, слишком много… поганый твой акцент…», - Итальянец прикрывает глаза. А в следующую секунду он понимает, что избил Жана голыми руками, тот бешено водит глазами, будто пытаясь зацепиться хоть за что-то на этом свете. Что бы жить, но зацепиться не за что, он хватает Чансона за рукав пиджака и тянет его на себя, нашептывая что-то на ухо. Тот внимательно выслушивает и стряхивает с себя Жана, как надоедливую сонную муху. Он умрет в течение получаса, не более, такие тяжелые увечья нанесенные в страшном неконтролируемом агрессином порыве не совместимы с жизнью. Жан задыхается, пытаясь вобрать в легкие воздух, но не может. Через его легкие прошли сломанные ребра. Его лицо больше напоминает фарш, ответил за каждое избиение младшего товарища. Хотя какие они товарищи? Они страшные конкуренты, они профессионалы, без жалости и компромиссов. Как гончая, которая никогда не отпустит глотку своей добычи.
Хван перебирал ту сцену в голове еще и еще раз, кадр за кадром, он хотел запомнить ее навсегда. Его так раздражал все эти годы противный французский акцент. С какой-то стороны было облегчением наконец-то врезать этому наглецу, но с другой он не добил его, оставил подыхать в тех заброшках, с переломанными конечностями, разбитым лицом. В темном подвале, где оставил ему лишь револьвер с одной пулей. Подпер дверь шкафом и уехал. Что это месть? Месть за акцент или за то, что Жан не убил Чансона в тот злосчастный день, когда Реинер приволок его к ним, а ведь он умолял его тоже. Или месть, зато дело, где пострадала не только цель, но и все его домочадцы. А может, просто боялся, что исчезнет последний человек, который все знает об Итальянце и тогда он превратится лишь в тень, о которой этот город забудет на рассвете. Последний кто бы помнил, что прозвище Корсиканец не прижилось, и он стал Итальянцем. А точнее, потому что Реинер не сильно разбирается в диалектах и все итальянское для него одинаково.
Чансон глянул в зеркало заднего вида и утер кровь на скуле, ему тоже досталось, но сломанные ребра давно не беспокоят его. Ким должен был быть в своём борделе. Ему нужно было рассказать обо всем, забрать вторую часть гонорара.
Опять роняет голову на руль, нет, в таком виде он не может отправиться к Киму, раны вновь открылись. Ему нужно домой, отлежаться и сделать перевязку.
«Чертова корейская кукла, чертовы манерные французики», - он не может остановиться, перебирает события последних трех дней в голове. Ему нужно это запомнить, иначе все старые воспоминания всплывут наружу, и он вряд ли сможет не умирать и дальше. Нужны воспоминания, что бы заглушать старые больные ранения в душе, воспоминания, архивируемые, что бы завалить старые и не дать им подняться из этой кучи. В голове всплывает расплывчатый силуэт во тьме. Стройные ножки, тонкая талия, длинные волосы, солнечный голос, царапина на щеке. Воспоминания несут его, на совершенном автомате он заезжает на парковку. Позволяет отключиться сознанию лишь в квартире. На полу бинты.. Красное на белом. Въевшиеся застывшие пятна… Спокойны голос, с капелькой беспокойства и благодарности: «- Я и не боюсь».

Песня

Холодные глаза совершенно не вяжущиеся с улыбкой, которая абсолютно претендует на искреннюю. Мужчина садится у стойки и внимательно смотрит на Кима, будто пытаясь по изгибу бровей и губ, потому как раздуваются его ноздри определить настроение борделиста. Его рубашка выглажена и накрахмалена, пиджак подогнан по силуэту личным портным. На ботинках пряжки с маленькими брильянтами. В руках портсигар с самыми дорогими сигаретами. Какие только можно теперь достать. Их аромат нежен, как и его начисто выбритая кожа, их дым так же легок и быстро растворяется, как и его немного медленная, будто усыпляющая речь. Джунсу скалится в ответ, не ждал он такого высокопотченного гостя сегодня. Щелкает пальцами и перед гостем возникает прямоугольный стакан с его любимым коньяком и тремя кубиками льда.
- Майкл, что привело тебя сюда с утра по раньше? – они были из одного круга, Джунсу чуть старше, Майкл чуть богаче.
«Не сидится же дома ублюдку… Лучше бы о галереях своих заботился», - брезгливо думает Ким, ожидая ответа.
Майкл улыбается и отпивает из своего бокала.
- Джунсу, у тебя плохое утро? Что-то случилось? Морщинка на твоем лбу сегодня так глубока.
Ким невольно смотрится в зеркало, что располагается за полками с бутылками, и проводит рукой по лбу, пытаясь разгладить предательскую морщину.
- Зато ты как всегда улыбаешься, и годы тебя не берут, - словно обиженно бросает Ким, наконец, отвлекаясь от своего отражения.
Этот парень редко заходит просто так, с ним нужно держать ухо востро иначе можешь увидеть это ухо у себя в руках все в крови, а на голове повязку. Борделист передергивает плечами. Ему не комфортно, слишком холодно и серо стало в баре.
- Эй, - недовольно машет рукой в сторону двух шлюх у окна. – Закройте окно, хотите воздуха идите гулять. Но если застану с сигаретами, пеняйте на себя.. «Курицы пустоголовые», - недоговаривает он и опять поворачивается к Муну, им не нужны свидетели, а в борделе слишком много ушей.
- Не вижу Сюзи сегодня, она с клиентом? – интонация Майкла как-то сразу поменялась, между именем и занятием девушки, видимо ему не нравилось, что его любимица занята, когда он тут. Сюзи могла бы скрасить этот нудный разговор, тем более он тут по её душу.
- Можно и так сказать, - отмахивается Джунсу.
- Очень жаль… - ему будто действительно жаль.
Ему не нравится интерес Майкла Муна к его лучшей девочке, он напрягся, предвкушая следующий вопрос. Это было понятно, как только он стал брать её не только для постели, но и на светские мероприятия.
«Водить шлюху в качестве шлюхи  в свет, да ты рехнулся!», - Джунсу вел дела борделя особенно осторожно, ведь от этого зависел и он сам. Майкл изгибает бровь, поворачивает стакан почасовой стрелке, так что лед брякает, ударяясь о стеклянные стенки.
- Сколько, Ким? Мы взрослые люди. Просто скажи сколько? – говорит он предпринимательским тоном, будто просто покупает очередной брильянт или картину. Или скорее дорогую куклу, она нужна ему, она идеальна, фарфоровая кожа, красные губы, локоны всегда уложены в идеальные завитки. От одного взгляда на нее он теряет самообладание, его зрачки расширяются, а глаза мутнеют. Такая кукла должна быть всегда подле него.  Его любимая игрушка.
- Ты знаешь, она не продается…
- Как глупо звучит, - Майкл перебивает Кима своим театральным смехом.
- У тебя нет столько денег, чтобы оплатить все те годы прибыли, которые она сможет еще работать, - деловой разговор. Они лишь игрушки в таких делах.
- Это мы еще посмотрим.
Майкл разочарован, он ставит стакан на стойку, смеряет Кима жестким взглядом, как будто обдает его льдом. Каблуки его ботинок стучат по полу, отчеканивая каждый шаг, брильянты в пряжках саркастично-насмешливо играют со светом в Электросити.
Ким хватает стакан и кидает Майклу Муну в след, хрустать разбивается о дерево, которым обиты стены и миллионы осколков осыпаются на пол. Они так же насмехаются над Кимом своим светом и переливами, как и брильянты Муна. Как же это до безумия раздражает.
- Сволочь, - чеканит Су сквозь зубы и резко подымается со своего места. Он одергивает пиджак, складывает руки на поясе и расхаживает по бару, здесь нет никого, он один. Никого кто бы подсказал как быть теперь.
- Сволочь….  Хэй, Одри, - окликает он девушку у стойки регистрации, - на сегодня достаточно. Все звонки и письма переводи ко мне домой.
Ему нужно проветриться и подумать, прокатиться с ветерком, сбросить напряжение. Майкл всегда так на него действует, но с клиентами нужно быть вежливым. Но ровно до тех пор, пока они не покушаются на твой товар. Джунсу хватает ключи и прыгает в свой Порше. Мотор ревет. Ветер свистит. Ему совсем не нравится предложение Майкла. Он ее не получит. Никогда.