Кому как не айдолу, особенно только-только начавшему свой путь к славе любить менять образы, примерять на себя различные маски и одеваться в немыслимые костюмы? Тем более Ынквану, которому в связи с некоторыми событиями в прошлом теперь вообще море по колено, во что только он не одевался, и по долгу службы, и забавы ради…
Хеллоуин. Даже в праздники, хотя этот конечно сомнительный, многим планируют выступления, записи и репетиции, и ребята из битуби не стали счастливым исключением. Зато на следующий день менеждер радостно подвинул расписание для всех мемберов на вторую половину дня. И нет, он не слишком добрый дядька, просто отдохнуть хочется всем, а лидерское «Ну хён…» приправленное минхёковским эгё направило его на правильные мысли окончательно, опять же – радостно.

Нуна-стилист возилась с его лицом больше двух часов, тщательно прорисовывая каждую деталь на голове и шее Ынквана с распечатанной заранее фотографии. Лидер бы лучше поспал лишнее время, но настойчивые пальчики девушки то и дело вертели его лицо то вправо, то влево, то вверх, то вниз, точными движениями превращая живого Ынквана в подобие мертвеца. Внешне, конечно же.
- Главное в профиль перед камерами не светись, - смеется девушка, обходя его со всех сторон и заканчивая с укладкой волос, - Ты так и не сказал, куда собираешься в таком виде? И где остальные… - Ынкван улыбается её работе, разглядывая себя в зеркале, но тут же схватывает от нуны подзатыльник, - И лучше не улыбайся особо – жутковато выглядит.
- То что нужно, спасибо, нунаа, - тянет лидер, набрасывая на плечи пиджак и наспех прощается, на радостях чуть не чмокнув девушку, за что срывает очередной приступ смеха. Вопрос о своём направлении Ынкван справедливо решил пропустить, наспех собирая все вещи и отправляя смс Минхёку, чтобы поторапливался и прихватил с собой что-нибудь к столу.
Попавшаяся по пути палатка с разложенными на витрине вещицами для шуток оказалась как раз кстати. И Ынкван шёл по направлению к дому, распихивая по карманам прикупленное, злорадно хихикая своим мыслям, в которых он находит им активное применение. А у самой двери в дом пытается дозвониться до Ильхуна, но безуспешно. Хотя может это потому что Ынквану не ждётся дольше трёх с половиной гудков?
Внутри тишина и даже не горит. Впрочем, и парней ещё нет. Ну или они слишком шифруются…
- Как нет? И где все? – чертыхается лидер, заходя в прихожую с выключенным светом; он сам задержался, на часах уже начало первого ночи, а дома тишина.
Когда загорается лампочка, Ынкван дёргается, узрев свой внешний вид в зеркале при тусклом свете. Строгий костюм черного цвета сидит как влитой, хотя взят на прокат; белоснежная рубашка с шипами на воротнике и вместо запонок, придает холодности, отливая металлом, но в тоже время лоска; а разрисованные стараниями стилиста голова и руки до запястья дополняют образ. Интересно, я хоть не один разрядился так? Ынкван проходит по дому дальше, оставив тесные ботинки у входа и втиснувшись в домашние тапочки. Правда дойдя до первого же поворота в доме избавляется и от них. Как-то не брутально это.

"Что-нибудь к столу". Нет ну вы понимаете - просто "что-нибудь к столу".
Минхёк рвёт и мечет, читая смс-ку от Лидера, даже перезванивает ему, чтобы высказать всё, что думает по этому поводу. Ынкван дальновидно не берёт трубку, так что выдача пиздюлей откладывается на неопределённый срок - а все шансы узнать, что именно подразумевает это белобрысое недоразумение под "чем-нибудь" отправляются прямой дорогой в тартарары. На всякий случай Минхёк набирает номер Лидера ещё раз, не догадавшись переложить телефон в левую руку, а карандаш для подводки - в правую, из-за чего губы приводится подводить хрен знает как. Ладно хоть, большая часть мейк-апа уже завершена и даже костюм приделан так, что ничего не отваливается. Крылья пусть и небольшие, но чертовски тянут назад. В принципе, снять их - как и нимб - ничего не стоит, и даже так он останется красавцем, так что всё красиво, всё мигает.
Трубку Ынкван всё же не берёт. Минхёк матерится, глядя на своё отражение в зеркале, и набирает другой номер, обозначенный в телефонной книжке как "Любимый сын". Минхёк узнавал у менеджера по поводу расписания Донгына - он тоже должен быть на сегодняшней предзаписи этого непонятного, но крайне популярного шоу, так что его тоже нужно обязательно выцепить, чтобы мальчик не остался один. По большому счёту, ни Минхёк, ни Донгын ещё официально не задействованы в проекте, но им вот-вот должны определить пары, так что неплохо и начать появляться, и осмотреться заодно хоть немножко.
Минхёк икает ровно в тот момент, как Шин берёт трубку, немного смущается и начинает что-то ему радостно заливать, веля быть там-то там и во столько-то, чтобы помочь дотащить найденную добычу до квартиры "сладкой парочки". Нажимая кнопку "отбоя", он не совсем уверен, что Шин всё понял, и кратко дублирует смской всё сказанное, перемежая корейский с английским, чтобы если что ребёнку было понятнее.
- Так. Что-нибудь к столу.
На самом деле, Минхёк в этой группе - такой электровеник, который может найти что угодно, где угодно и при каких угодно обстоятельствах. Заебёт одним аккордом, уболтает, отожмёт... если не получается добыть честными способами. Кое-как управляясь с крыльями, которые категорически снижают скорость его перемещений по в целом не очень знакомой, но уже один раз наполовину исследованной территории, Минхёк в темпе вальса гарцует на поиски сначала выпивки, а потом уже всего остального, здраво рассудив, что какой же праздник без алкоголя? И всё равно, что дети ещё маленькие, им можно не давать, а отец семейства так точно обрадуется. Ну или детям наверное тоже можно иногда, не совсем же они уже маленькие...
Он радостно насвистывает что-то, отдалённо напоминающее Insane переходящее в приснопамятный и нежнолюбимый Troublemaker, учится переставлять ноги в охренительно тяжёлых ботинках и не шибать крыльями стены (желательно ещё и никого не цеплять, но скольких человек встретил - стольких зацепил). Минхёк талантливый мальчик, даром что любит врубать дурачка на полную катушку. А сейчас ему весело, он увидится с Ынкваном и Ильхуном, может, поспрашивает у них о передаче, пообнимается с Донгыном, который наверное в тихом ужасе от всего происходящего, душевно и физически отдохнёт... Опять же, есть возможность поорать над костюмами и сделать пару офигенских фотографий, чтобы потом пропалить их на твиттере или фан-кафе.
И никакого злющего менеджера.
Ха-ля-ва плиз. Вот как это называется.
За такими радостными размышлениями и дело спорится - он находит где-то сначала тортик, потом связку сосисок, потом более ответственно принимается за порученное задание и отхватывает пузатую бутылку вискаря, отжимает у каких-то встречных, которых не признал в гриме, початую бутылку абсента и на этом решает, что хватит с родных оглоедов, обойдутся. А если что-то ещё надо - пусть сами ищут.
Миссия номер два - добраться до сорок восьмой квартиры, встретив по пути Донгына, и не потеряться. Минхёк рубает внутренний навигатор, ищет условленное место на запах и, по ощущениям оказавшись где-то рядом, перезванивает Донгыну - хотя телефон ему держать не в чем, и разговора в итоге не получается. Зато рингтон его мобильника орёт так, что Минхёк осознаёт - деревом он не ошибся, подбирает нарядившегося в костюм зебры Шина и топает дальше, сгрузив на него бутылки и продукты и радостно подгыгыкивая над полосочками. У него в кармане находится розовенькая ленточка, которую он успешно наматывает на Донгыново ухо - ну точнее не совсем его, а зебры-кигуруми, но это уже мелочи жизни.
- Только не урони бутылки пожалуйста, остальное мы переживём! - бодро велит он, буквально таща ребёнка за собой и крутя головой во все стороны, так что чуть нимб не отваливается. Кажется, серые крылья несколько раз хреначат Шину по лицу - Минхёк слишком занят поисками, чтобы заметить. - Ооо, вон она, родимая... Сова! Открывай! Медведь пришёл!
Минхёк, недолго думая, хреначит в дверь под цифрой номер 48 с ноги. Чтобы наверняка.

То ли у лидера беда со зрением, то ли в квартире уж больно слабый свет, но он не сразу просёк, что почти света нет. Он поправил напоследок ещё раз пиджак и прислушался повторно. Ну вот жутковато ему стало, хотя должно быть наоборот. Должно же? Ох уж...
- Пуинь-пуинь, - Ынкван уж подскочил на месте, слишком близко прозвучал ильхунов голос, – Ты все принееес?
- Я? - ну вот, снова неконтролируемо включается режим соу слоу лида. - У нас доставка на дом, скоро всё будет, - Ынкван разглядывает костюмчик Ильхуна и левая бровь сама собой ползёт вверх, соглашаясь с хозяином и закладывая в голову мысль "а что спереди?" Хотя и сзади всё более чем. Особенно... лосины? Старший подходит ближе, скользя взглядом по распластавшемуся телу, и только наклоняется к Хуну, касается полупрозрачных крыльев в металлических шипах, почти достает до плеча, но опускает руку к его запястью, обхватывая узкую ладошку и тянет на себя, заставляя повернуться к нему. Сейчас Иль не кажется привычной язвой. Ну, пока молчит так точно и его до одури хочется увести куда-нибудь отсюда подальше и желательно без камер, но вот в этом же костюме Питера Пена-убийцы.
- Смотри-смотри, ну как тебе? - убедившись, что на него всё же перевели ленивый взгляд, он с энтузиазмом прямо как у трейни перед дебютом покрутился вокруг себя, - Классно же, скажи? Прямо Джэй Пак, только блондин, - ну подросток на очередной школьной вечеринке, ни дать ни взять. - Жаль всё это великолепие, - он помахал перед лицом рукой, - Увидишь только ты да Минхёк с Пэниэлем... ну, и ещё несколько тысяч зрителей разве что, - периодически нужно вспоминать и о них, Ынкван улыбнулся на ближайшую камеру.
Пока старший кривлялся, не понятно перед кем больше, Ильхуном или всё же камерами, из коридора начали доноситься весьма недвусмысленные звуки.
- Сова! Открывай! Медведь пришёл! - а за этим приглушенным криком, в котором всё равно угадывает голос Минхёка, - удар в дверь. Хорошо, что она открывается не "от себя", - успевает подумать Ынкван, приходя в себя. Он прямо за мной что ли шёл? Или где, какой дорогой.
- Вовремя они, - он только щёлкает пальцами и протягивает Хуну руку, кривовато улыбнувшись, и поднимая с кровати. Кривовато это вообще мягко сказано, учитывая количество краски на его лице., - А вот и доставка!
Минхёк так настойчиво тарабанит в дверь, что старший уже готов ко всему. Ну, то есть - совсем ко всему, потому что энтузиазм Хёка никогда не бывает наказуем, а его сейчас кажется ну очень много. И это при участии невинного, по всеобщему заблуждению, Донгына.
Лидер включает в крохотной прихожей ещё выключатель, и только когда загорается дополнительный тускловатый свет находит на тумбочке ключ. Смотрит на него с секунду, и кладёт на место. Потому что... зачем ключ, он же не снаружи открывать собрался. Тяжелый был день - единственная отговорка его поведению.
Видимо Хёк настолько увлечен, что не услышал ни щелчка замка, ни того, как открылась дверь... В общем на очередном замахе ногой его внутрь квартиры и занесло. Ынкван залип, будто не одну секунду всё это длилось, а добрую вечность мимо него плыл демон с рожками на голове и пакетом в руке. Старший хохотнул, переводя взгляд на его спутника.
- Донгын-ааа, - Ынкван умиленно осмотрел костюм зебры и обнял младшего так крепко, будто они и не виделись сегодня вовсе. А потом в руках у Пэниэля послышалась выпивка. Ну, как послышалась... бутылки зазвенели. И Минхёку прилетел подзатыльник, на автомате совершенно.

Отредактировано Seo Eunkwang (2012-10-26 01:03:14)

Минхёк тарабанит в дверь от души, вдохновенно и музыкально, ему даже плевать уже, что никого может не оказаться дома. Хотя по-хорошему там они должны быть, сами же позвали, что он походя и вещает Шину. Чтобы получилось как следует настучать по двери вступление из 0330 U-KISS-сонбэнимов, Минхёк подключает ещё и руку, выходит вообще отлично... И тут его обламывают. Жёстко так, в лучших традициях любимых одногруппников.
Наверное, не стоило поворачиваться спиной к двери и лишать себя счастья лицезреть предмет, который волей судьбы и случая превратился в музыкальный инструмент - потому что Минхёк, как водится, пропустил момент, когда Ынкван соизволил открыть.
И нет бы поймать потерявшего равновесие друга, товарища и брата! Нет бы хоть попробовать поддержать! Минхёк с озадаченным видом красиво летит на пол, каким-то чудом успевая спасти тортик от печальной участи и только потом уже пугаясь за собственные крылья. Удивительно, как он при таком раскладе вообще умудряется упасть и ничего не снести, не сломать и даже не задеть - вся толпа из четырёх человек, в конце концов, в коридоре. Трое в вертикальном, как им и полагается, положении, четвёртый - в горизонтальном.
В принципе, ничего неожиданного, так оно всегда и бывает... И подзатыльник конечно тоже прилетает именно ему. Вместо приветствия так, нормально. На самом деле, Минхёк на такие вещи обычно смертельно обижается.
Вижуал вздыхает воплю Ильхуна про цирк и мстительно пинает Ынквана гриндером в щиколотку - он очень старается сделать так, чтобы его не покалечить, но и так, чтобы он почувствовал всё минхёково недовольство. Нет, это значит Донгына мы рады видеть, а Минхёк тут так, просто мимо проходил?! Судя по всему, попадает он действительно, не так чтобы очень сильно, потому что Ынкван не вопит, не матерится и даже не делает страшное лицо.
- Я тоже рад вас видеть, дети мои. И отец моих детей, - бубнит он, кое-как сначала садясь - аккуратненько, постоянно оглядываясь на крылья - не отвалились ли? Потом сплавляет тортик Ильхуну на подержать, поднимается на ноги и снова возвращает себе статус если не прямоходящего, то точно прямостоящего, и отряхивает джинсы. Вот, теперь он снова красивенький. - Так! А ну все сделали матери по комплименту, а то у меня настроение испортится.
Ильхун успевает отчебучить что-то про крылья и перья - вроде, и приятное сделал, но в то же время и подколол. Минхёк ласково обнимает его за плечи одной рукой и чмокает в щёку, оставляя чёрный след от помады:
- Даже если и будут - уберёшь, не развалишься. А то в общаге за тебя теперь Чансоп отдувается, все уши уже проездил мне, - с улыбкой говорит он и забирает тортик обратно. - Хён. Где тут у вас чего, показывай давай.
Он требовательно отрывает Ынквана от Шина, пристально рассматривает его, повертев из стороны в стороны, и довольно кивает:
- Ты тоже красивенький, - улыбается он и крепко обнимает. - Я по тебе соскучился, даже если ты противный и меня бьёшь вместо того, чтобы сказать "привет".

Отредактировано Lee Minhyuk (2012-10-28 18:02:54)

После того как Минхёк более-менее оклемался после падения, откровенно говоря лире надеялся, что он устоит на ногах, то тут же не упустил момента заехать лидеру в ноге тяжелым ботинком. Старший даже отпрыгнуть не успел, только прошипел себе под нос ругательство, которое, впрочем, кроме него никто и не услышал.
- Я тоже рад вас видеть, дети мои. И отец моих детей, - Ынкван на это только хмыкнул одной рукой помогая младшему отряхнуться, удивляясь - неужели тут там грязно? - и вздыхая.
- Круто, - он кончиками пальцев прошёлся по бутафорским перьям в крыльях младшего, и правда смотрится интересно и он точно видел где-то что-то похожее, вот только где? И мейк тоже
Как только Хёк расправляет крылышки во всех смыслах снова, лидер, не теряя времени даром, подталкивает толпу из матери семейства и двоих сыновей в сторону небольшой, но уютной кухни. Минхёк тут же принялся раскладывать принесенное из пакетов, а Ынкван схватился за бутылку. Вообще он не особо понял, почему бутылки со спиртным и не очень вручили именно ему, но потом вспомнил, что от греха подальше сам же у Пыниэля их и забрал.
Пока лидер откупоривал бутыль, Ильхун принял роль пассивного зрителя, но по его взгляду точно можно было предположить, что скоро он таки начнёт себя развлекать за счёт остальных, эз южиал, и никто ничего против не имел. Хотя бы потому что.... ну, это же Ильхун. Ему можно.
Почему всё это время Ынкван умудрялся одной рукой обнимать Донгына, он, опять же, не мог сказать, видимо на автомате, но уже на кухне, покончив с приготовлениями, Минхёк его от младшего почти отодрал и крепко обнял, вот прямо почти как Ынкван Пыниэля минутами ранее.
- Ты тоже красивенький. Я по тебе соскучился, даже если ты противный и меня бьёшь вместо того, чтобы сказать "привет". - лидер улыбнулся одной из своих лисьих улыбок, обнимая младшего в ответ. Он тоже скучал, они вообще редко видятся теперь окромя записей и выступлений.
- Я не противный, это же не я заставил Донгына алк... кхм бутылки тащить, тебе не стыдно, нет? Хотя... кого я спрашиваю, - в конце концов он просто махнул рукой, ему сейчас слишком комфортно, чтобы разглагольствовать на подобные темы всерьёз. Он снова принимается за бутылку, с какой-то газировкой, когда глухой стук заставляет его чуть не выронить свою ношу.
- Простите, я не хотел... - Донгын, похоже, не осторожно повернулся или ещё что-то. И надо было видеть, как расширились глаза Минхёка и он как истинная курица-наседка, читать - мать, начал причитать и носиться вокруг младшего, периодически задевая крыльями всё подряд. Ынкван задумчиво оглядел "цирк": двое крылатых, один парнокопытный и один мертвец. Отличная компания. Надо обязательно сделать фото на память.
- Сильно ушибся? - лидер осторожно потрепал младшего по плечу, немного озабочено поглядывая на него. - Ты тут осторожнее, острые углы, вещи Ильхуна... травмоопасное место наша квартирка вообще. - он хохотнул, чувствуя, что миссия "разряди обстановку" не прошла прямо таки успешно.

Когда шум и гам более-менее стихли, Ынкван громко хлопнул в ладоши, привлекая внимание остальных и улыбаясь как маньяк на выгуле, сгруппировал ребят вместе, вокруг сидящего Донгына.
- Сейчас вылетит птииичка, все улыбнулись, - свободной от айфона рукой он притянул к себе поближе Питера, который Фей, зелёный Фей, - вот у всех Змий, а у них Фей. И убедившись, что все идеально входят в кадр, щёлкнул пальчиком той же руки по кнопке. Это самый страный снимок из всех за свою сознательную жизнь, страннее было бы опосля, часа через три-четыре, но он подозревает, что дальше будет не до этого совсем.

Как сказал Ынкван, крылья - это действительно круто, но ходить в них приходится всё-таки бочком, бочком. Особенно по коридору, особенно мимо одногруппников - хотя лучшее вообще всех пропускать вперёд и идти последним, а этого Минхёк не любит просто до крайности. Ну зато на кухне есть где развернуться, да и кухня - она в Африке кухня, здесь Минхёк уже чувствует себя как дома.
Всё-таки, как почти год совместного проживания с шестью парнями в роли матери большого семейства меняет людей! Мог бы он года два назад представить, что поселится на кухне и это место будет для него чем-то таким... отчасти даже обнадёживающим? Типа, пока есть кухня и под рукой сковородка - всё норм, можно не париться и творить, что вздумается. Спишут там на... какую-нибудь хитровыебнутую пежню головного мозга, да и ок.
Минхёк по кухне порхает бабочкой, хотя по идее должен бы какой-нибудь птичкой, рассовывает припасы по углам и заодно лично знакомится с содержимым холодильника. Не, ну с голоду точно не помрут, да и закусить есть чем. Окей. А тут уже и наливают - вот в этот момент Минхёк немного сбавляет темп, чтобы из-за крыльев не потерять ценную жидкость.
Не-не, Минхёк не очень-то любит выпивать. Но тут такой повод. Он даже по дороге успевает отхватить немного... чего там они притащили? У Минхёка кажется сильно сбит прицел и он не очень чувствует вкус из-за недавней простуды, так что даже понять ничего не успевает. А с его низкой толерантностью к алкоголю... Ещё пару раз так же закинуться - и начнёт косить.
- Я не противный, это же не я заставил Донгына алк... кхм бутылки тащить, тебе не стыдно, нет? Хотя... кого я спрашиваю.
- Я его не заставлял, он сам вызвался! И вообще, это разделение обязанностей, ты сам мне перед дебютом все мозги проел этой темой, так что даже не говори ничего сейчас! - выдаёт Минхёк на одном дыхании. Получается бодрый, нихрена не рифмованный речитативчик на какой-то знакомый мотив, он даже сам удивляется. Вот тебе и музыка нас связала, здравствуй жопа Новый год. Минхёк как раз собирается обратиться к Донгыну, чтобы тот подтвердил его слова, но замирает, как олень в свете фар.
Об стол головой - это очень больно. Затылок он вообще такой, коварный - если то, что тебе в лоб прилетело, можно и не заметить радостно, то по затылку вообще бить нельзя. Никак, никогда, ни при каких обстоятельствах. На колени перед Шином Минхёк просто падает, протягивает к нему руки и обхватывает лицо ладонями:
- Ты в порядке? - спрашивает он тихо и очень серьёзно. Ударился бы Хёншик - никто бы и не заметил, или скажем, Сонджэ - поржали бы да и всё, у него голова чугунная, обо что уже только не бился - а всё такой же. Придурковатым был, таким и остаётся, неизменно и всегда.Но с Шином немного иначе - он постоянно умудряется как-то калечиться, и ведь никогда не сознается, что больно. - Нужно приложить холодное.
Минхёк в принципе привык к тому, что на его заботу реагируют не всегда положительно - Шин обычно отмахивается, вот и сейчас. Минхёку остаётся только вздохнуть тяжело, потрепать Донгына по волосам и чмокнуть в макушку - делай как знаешь, я просто беспокоюсь.
Он так и остаётся сидеть на одном колене рядом с Шином, когда Ынкван собирает всех для фотографии - приспосабливает как-то крылья, чтобы не мешались, делает стандарное "V" и чуть поворачивает лицо левой стороной - так, ему кажется, симпатичнее. Всё. Плевать на фотографию, пока Ынкван никуда её не выложил - вот уже постфактум будут причины убиваться, а сейчас игрули! Ура, ура!
В карты с семьёй играть весело, Минхёк то и дело косит одним глазом в карты то Ынквана, то Пыниеля - вот последнего вообще легко пропалить, особенно поначалу, когда он особо не задумывается, что, отворачиваясь от Ильхуна, поворачивается к Минхёку. А Минхёк, тем временем, ходит как раз на него. Ой. Как нехорошо...
Минхёк, правда, всё равно не в выигрыше, но лыбится довольно и радостно, бросая после первого круга карты на стол и разливая всем по вискарю. В морозильнике обнаруживается лёд, где-то здесь была Кола, так что кому надо - милости просим, а сам он пьёт так. Ильхун загоняет что-то про пентаграммы, на какой-то ляд чертит круг из соли. Эх, а неплохо бы текилы навернуть...
Да-да, вы помните? Минхёк не любит выпивать.
- Давайте что ли в бутылочку сыграем. Ммм. На раздевание.
- Это, бля, как? - он очень неинтеллигентно ржёт, пока не выясняется, что ему и быть первой жертвой зелёного Фея. Нет ну серьёзно Ильхун - фея, Господи, за что. От этого только смешнее, и он не перестаёт хихикать даже тогда, когда Ильхун его целует. Ну... ну поцеловал, ну ок - у него такое при этом выражение лица, что ни холодно, ни жарко - только хихихи да хахаха. Правда Минхёк всё равно не ожидал, что... Ага, как же, не ожидал! Это же Ильхун. Типа, мужик сказал - мужик сделал.
- Хочешь пощёчину? Могу устроить, для остроты ощущений, - мать семейства, мать семейства... Сыновья с матерями не целуются, если только это не какие-то очень извращённые сыновья. Надо думать по-другому, раз такой - и вернулся снова в бурное школьное прошлое, где чего только не творили, и с кем только не творили.
- Ага. А это, значит, раздевание? - спрашивает он, провожая крылышки печальным взглядом. Хотя без них, стоит признаться, намного удобнее и легче. Даже жить хочется. - Всё, понял, осознал...
Гением быть не нужно, чтобы понять, кто в самом невыгодном положении - Минхёк почти с сожалением смотрит на Шина, костюм которого ограничивается одним только полосатым кигуруми. Ещё виски - глубокий вдох - и он крутит бутылку следующим. Вот будет весело, если покажет на Ильхуна... Но нет. Не Ильхун.
Губы Минхёка расплываются в широкой улыбке.
- Папочка! - вопит он с выражением величайшей радости на лице (ну умеем, умеем рожи корчить, не отнимешь) и бросается на Ынквана с объятиями. - Ты бы что ли слез со стула, а то все нахрен расшибёмся.
Все такие в гриме, даже прикольно, а ещё координация движений немного нарушена - да и хрен с ним, Минхёк всё равно медленно, но верно расправляется с пуговицами его пиджака, прижимаясь губами к губам. Его подколбашивает и в левом виске долбится неприятная, тупая боль.
- Отдавай пиджак, - улыбается он, буквально отдирая себя от Ынквана.

И тут Ильхун откуда-то вытаскивает карты и предлагает поиграть. Ынкван даже сообразить толком ничего не может, ещё не отошедший от "пентаграммы" солью в исполнении всё того же Иля, ну так вот, не успел старший среагировать, а уже первая опустошенная бутылка раскручена рукой рэпера и первый поцелуй прилетает Минхёку. На раздевание? Интересно.
Все такие довольные, что Ынкван невольно включается во всеобщее веселье, тоже улыбается, провожая крылья Хёка, и продолжает лыбиться, почти не скрепя зубами, пока бутылка не указывает горлышком на него самого.
- Папочка! - Минхёк лезет обнимать и тянет на пол, в общем-то остальные уже там, - Ты бы что ли слез со стула, а то все нахрен расшибёмся.
Минхёк целует смазанно, скорее для вида, и тянется расстёгивать пуговицы его пиджака. А когда с ними покончено, спускает его немного с плеч, дальше лидер должен уже сам.
- Отдавай пиджак.
- Забирай, я жертвую малым, - Ынкван рассмеялся, подкинув в руке пустую тару. Он сел на полу в общий круг по-турецки и раскрутил бутылку, напряженно наблюдая за ней, пока та не указала горлышком.. снова на него. - Это судьба, гайз - он поднялся на ноги совсем чуть-чуть пошатываясь, выпитое на голодный желудок всё же дало о себе знать, и смеясь подошёл к огромному зеркалу, висевшему на стене. Он облизал и без того влажные губы и звонко чмокнулся с собственным отражением.
Когда он вернулся на место, кстати, бутылка была всё это время при нём, то все так и сидели, как были.
- Круг ещё не прошёл, значит пусть следующим крутит Донгын, думаю это справедливо, - он вручил агрегат младшему и сел на своё место, практически погружаясь в дзен и потянулся к новой порции алкоголя. Но тут он вспомнил, что ему нужно снова что-нибудь снять. Он одной рукой ослабил галстук на шее и снял его, уложив к кучке уже снятых вещей, состоящей пока что из крыльев Минхёка и лидерских пиджака с галстуком.
А тем временем младший отважился раскрутить бутылочку и скоро оставшиеся двое заголдели, видимо она остановилась. Лидер снова повернулся к кругу друзей, Минхёку снова повезло. Или не совсем? Всё та же судьба снова указала на вижуала группы.

Хэллоуин быстро и естественно перерос в вечер глумления над Донгыном, и нет, его окрас не позволял ему никоим образом слиться с местностью. Наверное, при других обстоятельствах, ну или там в другой жизни, Ильхун бы заблаговременно обустроил квартиру в сафари-стиле, и тогда стрессовая обстановка была бы не такой стрессовой, ноооо.
Ильхун невозмутимо поднимает с пола Донгына и отряхивает его, поправляет челочку, а потом тычет пальцем в Минхёка, мол, что-то тот неприлично одетый после хода Шина. Дело не в том, что Илю принципиально важно раздеть главную красавицу, а вроде как честно же играем, бла-бла-бла. В голову рэппера приходит якобы гениальная идея - надо идти от противного. Нет, не из комнаты идти. Вот что подумалось Илю: если Донгын-а по умолчанию тихий, скромный и неустойчивый, какое бы положение не принял, может, легкий привкус алкоголя в крови превратит мальчонку (ок, который старше самого Ильхуна) в Халка, громкого, шумного и устойчивого относительно поверхностей?
- Донгын-а, я совсем забыл, - Контактики Ильхуна перемкнуло, и он врубает модус улыбающейся девочки-маньячки. - Предпоследний по старшинству должен обязательно выпить много... э, много, в общем, всего, за здоровье хёнов и макнэ. Традиция такая. - Безапелляционный тон как бы намекал, "Кто ты такой, чтобы нарушать священные традиции Дэханмингука?"
Рэпер всовывает в руку Донгына бутылку и улыбается так дружелюбно, что и хер поймешь сразу, что все это грубый наеб, особенно для Ильхуна, который обычно практикует более изощренные пытки. Чудеса да и только, не иначе как и остальные почуяли грядущую развлекуху. Никто не отговаривает, и только благоговейно моргают старшие, да и сам Ильхун, потому что вролинг, потому что это же так здорово, что Донгын с уважением относится к традициям его величественной и цветущей, ильхуновской,  родины.
Пыниэль наверняка страдает, но терпит - настоящий мужик. А за чужими страданиями долго наблюдать неинтересно, и потому рэпер возвращается к общей забаве и дальше крутит бутылочку. И вот он, этот неловкий момент, когда Ильхун понимает, что ему сейчас надо прилюдно, о боже, прилюдно, поцеловать Ынквана, который не просто Ынкван, а человек, практически сделавший из него пидараса. Ой, простите, просто поигрался с настройками в окошке параметров симпатий рэпера. Ну и хрен с ним, Ильхуну даже нравится "Горбатая гора", но он как-то морально не готов пока публично признать свое отношение к Ынквану.
Легкая, едва заметная пелена неадекватной нелогичности накрывает Иля, которому сейчас не приходит в голову, что они тут все и так перецелуются, чего терять уже, чего страдать, как князь Болконский перед дубом.
Он смотрит на Минхёка, затем на Донгына, затем на Ынквана и снова на Минхёка, после чего не глядя всовывает в руки Шина очередную порцию относительно слабоалкогольного. Почему-то в мозге всплывает картинка, где Донгын в пончо и сомбреро играет на маракасах, а Минхёк-хён с улыбкой во все тридцать два перебирает гитарные струны и пританцовывает вокруг кактусов. С удивлением Ильхун понимает, что его это вдохновляет, и притягивает лидера к себе буквально за шкирку с мыслями "И таки я вообще не ебу, что, зачем, почему и маракасы", прижимаясь к нему губами не то чтобы несмело, а просто из чувства "не при посторонних же, милый", но затем входит во вкус и прилипыш превращается в нечто более зрелищное.
У Ильхуна совсем не романтичная привычка - во время поцелуя глаза-то толком и не закрывать, и внезапно всплывшее где-то сбоку лицо Минхёка действует на него, как таблетка антипохмелина, не то просто как удар священным писанием по ебалу.
- Хён, от меня малым не откупишься, - Хитро улыбается Ильхун, намекая на то, что лидеру придется сбросить с себя что-нибудь более глобальное и близкое к телу, нежели пиджак, и в глубине души таки смущается, фейспалмит, сетует на МНОГОЛЮДНОСТЬ, вымораживает сам себя и приходит к выводу, что Донгыну опять пора наливать.

Вот представьте. Летите вы в самолете, первым классом, стюардесса красавица, еда прекрасная, вокруг тишина, полет нормальный. И тут врывается толпа мартышек в карнавальных платьях, размахивая кактусами. Представили? В общем примерно таким было состояние Донгына, когда он наконец смог открыть глаза. То есть где-то после чего-то, что ему в черт знает какой раз уже налили.
Пить он сегодня не планировал, да и не хотел, но как-то так само вышло. Судьба такая, ничего не попляшешь. Зато вот выпить еще - пожалуйста. Возблагодарим же маму, папу, Господа Бога и прапрапрадедушку Донгына, который, по слухам, мог выпить пару бочек, а потом идти плясать с лошадьми в сарае, лапать женщин и изрекать такие народные мудрости, что уши в трубочку сворачивались.
Донгын искренне верил, что от пары глотков ему ничего не будет. Примерно так же он верил, что выучит корейский за месяц. Ну это когда начинаешь и в какой-то момент понимаешь, что 2+2 у тебя почему-то равно Австралии. Кстати о ней родимой. Есть в Австралии кенгуру, веселые такие, скачут, радуются. Вот и мысли у Донгына сейчас прыгали как ебаные кенгуру по конопляным полям Австралии.
Он пьет, радостно что-то бормочет на малопонятном английском, стирает с лица грим рукавом, снова пьет, обнимается с Минхёком, откуда он тут кстати, пьет еще... Когда до Шина дошло, что он пьян в стельку, драбадан и пиздец, было уже не просто поздно. Было уже "уберите микрофон, скажите лучше, где тут унитаз". Нет, ему было абсолютно прекрасно, сказались гены пра-что-то-там-дедушки, но вот контролировал он себя очень слабо.
Интересно, хоть кто-нибудь вообще обратил внимание на то, что они наливали ему все, что попадалось под руку и не по разу? Судя по тому, что Ильхун только что попытался закусить оторванным от зебро-Шина полосатым хвостом, данный факт как-то прошел мимо всех.
- Я пить больше не вот да... - Бормочет Донгын Минхёку, когда тот оказывается у него на коленях, но при этом выпивает все, что ему протягивают, - Какой ты милый...
Умилённо добавляет он, пока хён несет какую-то околесицу в район донгыновой шеи. Что-то про "раздеваться", "честно" и "лоси". Причем тут лоси, Шин понимает примерно никак, поэтому отлепляет от себя Минхёка и начинает расстегивать молнию на своей кигуруми. Раздеваться так раздеваться, только пусть деньги в трусы не суют, а то знает он их.
Жизнь прекрасна и удивительна. Настолько же прекрасна, насколько и удивительна. Как Донгын не запутался в собственных рукавах - фиг его знает, тем не менее он это сделал, умудрившись стянуть с себя только верхнюю часть пижамы. Едва он собирался приступить к торжественному снятию пижамы с концами и, возможно, трусами до кучи, как в игру снова вмешалось мироздание и, не долго думая, уронило Шина на спину. Короче, картина маслом просто на ура. Донгын с голым торсом и черно-белым лицом, у его ног восседает Минхёк, пускающий пузыри умиления, а на фоне, кажется, происходит внеплановая съемка хоум-порно. Жизнь прекрасна и удивительна.
- Дайте выпить что-нибудь... - Бормочет Шин, собирая в кучу все свои знания корейского.

Читать только Ынквану! хд

Нет, Ильхун не ставил себе целью стать основателем Содома в пределах нового родного дома, он вообще ничего не планировал и оно само так получилось. Вообще, Ильхун сейчас был в своем собственном мире, и отголоски этого лишь изредка маячили у него перед глазами. Самое дебильное - кажется, всех унесло от одного вида, мягко говоря, захмелевшего Донгына, который стал раскрываться с новой стороны. К слову, самое грустное в любой патичке, это момент, когда заканчивается все, что можно зажевать. И пусть Ильхун в принципе разборчивое мудило, сейчас очень надо было хоть что-то, чтобы вернуть себя в норму, и потому он незаметно слился в сторону ванной, где зеркало в общем-то показывало, что все не так уж и хреново, если не считать того, что все лицо Ильхуна было вымазано в черти чем, отдаленно напоминавшем грим лидера. Иль стал остервенело растирать щеки и подбородок, но, по ходу, на нем все держалось куда лучше, чем на Ынкване. "Ну и похуй", делает вывод Ильхун и вприпрыжку, летящей походкой, возвращается к своему филиалу Queer as Folk, раскрывая руки в Ротару-жесте:
- Встречайте фею... - Он видит, как Пыниэль бревном лежит на полу в компрометирующей позе, а на нем, на нем, повторяю, сидит Минхёк и одному только Минхёку известно, что за зоофиия сейчас будет твориться. - Ю... ю... - Ильхун икает и начинает жалеть о том, что жизнь его пошла именно так и концентрация пидров все растет вокруг него, а ведь он не готов к такому, поймите, не готов от слов "нахуй надо". - Ю... Ю... Ю мэйк ми гоу инсейн, зис гив ми соу мач пейн, ай шуднт бэк эгейн, - импровизирует речитативом Ильхун, которого буквально через секунду утаскивает Ынкван.
Вообще-то, Ильхун не пьян, это все временная эйфория, которая или в настоящее опьянение перейдет, или сдуется вообще. Как бы то ни было, в темной спальне, докуда не дошли волны безумия Минхёка и Донгына, ему становится полегче и рассудок медленно, но верно возвращается к рэперу.
- Ты чего? - он тянется включить хоть что-то из освещения, в конце концов, не будут же они сейчас страшные байки травить, им зловещая атмосфера не нужна, после залезает к лидеру на кровать. - Твой грим не снимается с моего лица, это что еще за фигня такая? - Ильхун, о боже, начинает дуться. - Ладно, забей. Как вообще до этого дошло? - Он начинает ржать, хотя выражение лица у него довольно болезненное - еще бы, такие картины ему будут вечно травмировать психику, чтобы у него там с Ынкваном не было. На молчаливый вопрос лидера, о каком "этом" идет речь, Ильхун вздыхает в манере "догадайся сам", и тупо толкает Ынквана в грудь, и тот, не ожидая такой подставы, падает на спину - благо, не на пол падать пришлось, а домашнее насилие в планах рэпера не фигурировало как обязательный пункт программы, - а затем попросту садится на Ынквана, повторяя теперь художественную композицию "Минхёк и Пыниэль на пороге беззакония". С кухни слышны какие-то вопли, и это добавляет окварда в общую ситуацию. А еще, мать ее, дверь не закрыта, и ее надо бы закрыть, и дело не в минхёковых воплях, честно говоря.
Картина маслом - они бухие, они молодые, красивые, влюбленные, мать его за ногу, они одни, в спальне, а еще они на тв-проекте и перед камерами. Ильхун наклоняется к уху Ынквана и шипит, что он щас выключит свет, и не дай боже лидер сдвинется с места хоть на миллиметр. Ему в падлу самому сейчас  куда-то вставать, куда-то идти, ибо и так все збс, и он бы сейчас не отказался от выключателя, который затухает по хлопку.
- Что за... Крылья. - Ильхун фейспалмит в темноте, ибо сейчас его костюм наименее удобная вещь из всех придуманных людьми, начиная с уже упомянутых крыльев и заканчивая блядскими лосинами, которые впору к пыточному орудию приравнивать. Лидер помогает избавиться от помехи за спиной, и Ильхун выдавливает "шпашыба бальшое" ему в шею и ржет. А дверь и прикрыть можно было, но уже как-то реально похуй.

Примерно с того момента, как на нем оказался Минхёк понимание этого мира Донгыном улетело далеко, надолго и в какую-то трубу. Что происходит, зачем происходит, куда происходит - попробуйте ответить на эти вопросы, когда все у вас сводится ко все тем же ебаным кенгуру в ебаной Австрии. Или Австралии. Да хрен его знает, где там эти звери вообще прыгают. Шин не помнит даже собственного имени.
Вот уже чьи-то руки на груди, вот уже чуть ниже. Глюки или все же Минхёк приступил к активным действиям? А, черт его знает. Будь как будет.
Вот прямо сейчас Донгыну очень хорошо, тепло и уютно. Он впервые пьян, совсем совсем впервые пьян настолько, что не понимает вообще ничего. Еще он точно уверен, что в такой ситуации делать можно все, что заблагорассудится. Или замутнорассудится, это уж как получится. В фильмах всегда на опьянение сваливали все то, что так давно хотели сделать, но никак не могли решиться. Вот и для Шина наступил этот момент.
Мысли путаются, глаза никак не желают открываться, а вокруг становится гораздо теплее, чем было раньше.
Ну вот... грим весь размазался...
"К черту грим" - вертится на языке, но так и не оказывается произнесенным. Очень, знаете ли, трудно что-то говорить, когда тебя целуют. Или ты целуешь - снова хрен поймешь, что творится в этом отрезке времени на этом прекрасном полу.
Еще с того самого разговора, когда они с Минхёком оказались заперты в репетиционном зале, в голове начало формироваться что-то невнятное. Вроде бы ничего такого особенного, но хотелось почаще оказываться рядом с хёном, чаще его обнимать, слушать сказки на ночь только от него, засыпать вместе с ним. Быть гораздо ближе, чем получалось. Потому что Шин Донгын - форменный мудак и не умеет жить как все нормальные люди.
Примерно по этой причине (плюс какие-то капли алкоголя в крови) он сейчас творит то, что творит. Улыбается, слегка приоткрыв глаза, и даже не думает двигаться или прекращать. Вытягивает руки, беспорядочно машет ими, изображая жуткую панику, а потом обнимает Минхёка. Крепко, прижимая к себе как можно сильнее, чтобы даже дернуться не подумал.
Боже, благослови алкоголь, причину и решение всех наших проблем!
Донгын, который за всю жизнь целовался примерно полтора раза, под воздействием прекрасной мешанины из виски, абсента и минералки (в быту коктейль "Вы что, я не пью") вдруг возомнил себя величайшим казановой всея Кореи. Это же так легко, да и сто раз он видел в тех же порнофильмах как все это делается. Тем не менее, получается у него кажется плохо, жадно, с непонятными выдохами и абсолютно неуместными постанываниями.
Что поделать, в такой ситуации лучше забить на весь свой предыдущий опыт и тупо положиться на то, что тебе подсказывает уже не сердце и не разум, а тело. Ну и Минхёк, разумеется, он-то знает гораздо лучше.
А в голове все еще какая-то хуерда, радужные пони, Минхёк с крыльями и желание вцепиться и не отпускать. ну что, пляшем дальше, ваши ставки, господа.

О нет, Господи, это же Донгын, нет, нет, нет...
Где-то в процессе Минхёк начинает весело, широко улыбаться и едва сдерживает смех - это мешает, но хрена с два он оторвётся теперь, хрена с два... Кажется, и сам Шин не даст ему никуда деться уже - так крепко прижимает, что даже дышать становится сложновато.
О да, чёрт возьми, да, да...
Возможно, всё было бы даже нормально, если бы... Да, Шин не просто отвечает - как он отвечает, это же... Минхёку кажется, что он сейчас просто рассыплется на миллион блёсточек и сердечек. Эти... звуки... и... ох...
Самое идиотское его состояние, самое неодупляемое и самое опасное именно этой неодупляемостью. В голове фейерверки взрываются разноцветными искрами. Всё как в сопливых книжках пишут, только оно обычно бывает после, а вот у Минхёка всё как всегда наоборот.
- Подожди... - он разрывает поцелуй первым, тепло выдыхая в его приоткрытые губы, немного отстраняется и приподнимается, насколько позволяет крепкая хватка Шина. Тот не сразу понимает, чего от него хотят, но Минхёк терпеливо дожидается, когда он немного разожмёт руки и даст ему хоть какую-то свободу действий. Эта жилетка и сетка ещё под ней... Нафига напяливать так много одежды, как капуста в несколько слоёв? - Донгыни... Отпусти...
Его самого немного потряхивает без этих губ и нежных к ним прикосновений, кажется, ещё секунда без - и всё. Как... как... как в безвоздушном пространстве, когда поцелуй - глоток кислорода. Боже, бред... Жар, лихорадка, отключение сознания через три, два, один...
Минхёк нервно дёргает молнию своей безрукавки - она поддаётся не сразу и не полностью, ему в какой-то момент даже кажется, что он к херам сломает бегунок, но в итоге справляется с задачей и откидывает чёрную бесформенную хрень в сторону. С металлическим "бзынь" она приземляется вне поля зрения Минхёка, потому что тот слишком занят выдиранием из сетки - ткань трещит и наверное это значит, что где-то она порвалась.
Плевать.
Он наклоняется вперёд - резко, почти падает, - прижимается кожей к коже и снова припадает к губам. Он начинает жадничать - хочется больше и больше, пальцы зарываются в волосы Шина и он уже не помнит себя. Его так легко свести с ума одними только поцелуями, всегда так было и, кажется, будет...
- Шин... - это уже шёпотом и почти плаксиво, не зная, куда девать себя, руки... скользящие беспорядочно - шея, плечи, руки до запястий, горячими ладонями по груди и животу, по бокам... И следом - губы, по выступающим ключицам, запечатлеть поцелуй на плече и кончиком носа по середине груди к солнечному сплетению... Запах грима, который почувствовал и запомнил раньше, смешивается с запахом тела. Минхёк сползает ниже и прикусывает кожу рядом с впадинкой пупка.

Ещё вопрос, от чего он пьян больше - от выпитого алкоголя или от близости, и что кружит голову больше - какая-нибудь там диффузия... и последующие химические реакции (откуда вообще он знает такие слова), или взгляд Шина, его вздохи и тихие полустоны, его прикосновения, отпечатывающиеся на коже и оставляющие за собой длительное послевкусие... или то, как он восхитительно горяч. У самого Минхёка от жара наверняка горят щёки лихорадочным румянцем.
Дыхание сбито, окончательно и бесповоротно; да и зачем оно вовсе. Узор незаметных пока царапинок на спине, каждый сантиметр тела - будто вот-вот готовая разорваться бомба. А где одна - там и все остальные; цепная реакция. И слова ни к чему, слова лишние, Минхёк отметает их как нечто совершенно ненужное в данный момент - отметает, отказываясь понимать смысл. Какое ему дело, услышат или не услышат - наплевать, на всё наплевать, пусть только сунутся...
Где-то в глубине проскальзывает единственная короткая мысль - напоминание от поспешно сматывающего ноги призрака здравого смысла, никогда не задерживающегося в этой голове и в этом организме. Остановите это, кто-нибудь. Проскальзывает и моментально угасает - куда интереснее изучать губами тело Шина. Сколько раз он уже видел, сколько раз прикасался - обрабатывал ссадины и царапины, бинтуя растяжения, да просто растирая сведённые судорогой мышцы... Но никогда - так.
Столько зря потерянного времени. Ведь к этому... к этому всё шло. Уже давно. Ещё с самого "начала", если это можно так назвать - с одного вечера и одного разговора, после которого резко... резко изменилось всё. Отношения между участниками группы ВТОВ можно без натяжки и сомнения назвать очень тёплыми, но, как показала практика, может случиться что-то, что позволит просто... пойти дальше. А ещё теплее - уже слишком горячо. Жара плохо влияет на мозг и заставляет делать... странные вещи.
Разве он когда-нибудь мог представить... Ну разве что пара снов...
Шин заставляет его оторваться от самого интересного занятия в жизни и передвинуться снова выше, вернуться на место - он успевает между делом избавиться от мешающей кигуруми. К чертям её, к чертям!.. Остаётся только бельё, но до него пока не доходит. Пока.
Краем уха Минхёк улавливает его тон, и внутри что-то сладко трепещет. Всё правильно... всё отлично и правильно, так и должно быть. Откуда ты всегда знаешь, как сделать так, чтобы получилось то, что нужно?..
Пальцы Шина сжимают запястья Минхёка до боли, но терпеть её легко и приятно, и он даже не сопротивляется - проезжаясь грудью по животу и груди, крепко стискивая коленями его бёдра и прижимаясь всем телом. Просто целовать теперь уже не так занимательно - в ход снова идут зубы, Минхёк кусается - и тут же зализывает укусы. Боже. Как восхитительно... Восхитительно - колотится у него в голове, когда он углубляет поцелуй, чуть повернув для удобства голову. Целует самозабвенно, вдумчиво и плавно - и так же плавно покачивает бёдрами.
Срань Господня, Шин Донгын, я хочу тебя, хочу тебя, хочу тебя...
В какой момент его мысли становятся кристалльно чистыми он не успевает отследить. В какой момент начинает озвучивать собственные мысли - тоже. Просто шепчет, как заведённый, и шептал бы, пока не закончится заряд... Он не понимает, когда его губы двигаются, чтобы придать вербальную форму очередному выдоху, а когда - ласкают губы Шина.
- Шин, я... - ему приходится снова оторваться от губ, но движения он не останавливает ни на мгновение, трётся о него и в какой-то момент просто судорожно то ли вздыхает, то ли всхлипывает - долго не продержаться, слишком много всего, много факторов смешалось, нужно спешит... - Не хочу, чтобы было очень больно... Тебе придётся... Ненадолго меня отпустить.
Минхёк нервно облизывает губы, глядя Донгыну в глаза - он должен понимать, взрослый уже мальчик...

Птица по имени Шин Донгын отличается идиотизмом и далеко не сообразительностью. Зато отличается умением нажимать кнопку "Пиздец" в своей голове тогда, когда этого совсем не надо. Она сама вообще нажимается и залипает в такой позиции очень даже надолго. Вполне возможно, что эта кнопка нажата всегда и возвращается на свое нормальное положение только изредка, даруя гениальные моменты просветления.
Так или иначе, что-то где-то крайне громко щелкает и Шин Донгын, мальчик приятный во всех отношениях и ситуациях, вдруг внезапно начинает одуплять реальность.
В первую секунду до него доходит, что он лежит на полу. Ладно, с этим справимся, с кем не бывает, случается такая маза, встать он сможет. Во вторую Шин понимает, что его настойчиво целует Минхёк. Тут мироздание начинает давать трещину. Где-то чуть позже, ну очень сильно позже, до Донгына все же доходит, что ему, в общем-то, очень даже нравится.
Ну а совсем позже, когда начинает твориться незапланированный сеанс хоум-лайв-экшн-порно в голове всплывает "Ну охуеть теперь".
- Мамочки...
Вырывается у порядком напуганного, слегка безумного и снова не понимающего, что здесь нахрен вообще происходит, бедняжки Шина.
Что делать, куда бежать, почему он в трусах, а так же ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого благополучно остаются за бортом. Зато появляется новая цель, которую кратко можно охарактеризовать одним словом.
"Валим".
Из-под, мягко говоря, разочарованного Минхёка Донгын вылетает на сверхсветовой скорости. Как иначе объяснить тот факт, что в доли секунды он оказался в трех метрах от одногруппника? Продолжает Шин свой увлекательный тур по развратному кольцу Кореи отползая куда-то в район первой попавшейся двери.
"Надо бы одеться" тут же сменяется "Кто я?", затем "Господи, где я?", ну и конечно же "Почему тут так темно?". Если вы еще не догадались, отчего же Донгыну вдруг стало темно, то можете позвонить куда-нибудь в офис SF, где любят отвечать на подобные вопросы.
В общем, бравый молодец Шин Донгын, растеряв остатки разума и носков, оказался в спальне, где, по его прикидкам, вроде как должны быть еще какие-то люди. Какие именно, он, естественно, не помнит, но очень уверенно ползет в самый дальний угол, предварительно захлопнув дверь ногой. На всякий случай.
По пути он стягивает с кровати то ли простыню, то ли покрывало, то ли еще какую-то хрень, заворачивается в нее и застывает на месте, прикидываясь предметом интерьера. Получается у него плохо, но это совсем другая история.