Флафф:

Это всего лишь игра слов. Игра звуков, если удобнее.… Одни проникают внутрь через самое сердце и нежно обволакивают разум своей мелодией. Другие врезаются в нежные уши и словно тысячи еле заметных иголок ранят, заставляя сжаться от внезапного удара. Одно слово…два, три.… Чуть больше. И с каждым новым предложением эмоции могут меняться, как и последствия. Иногда очень важно – досказать, ведь от этого зависит слишком много, а главное: поймут ли тебя?
Он сидел рядом с ее кроватью и любовался невинным силуэтом. Кошка… Взрослая, независимая, как стрельнет глазами в сторону – зачарует и выпускает коготки, медленно впиваясь в самое больное место. Зато ночью, сущий ангел, свернувшись клубочком, в одной ночной рубашке на белоснежной простыни вздрагивает от неожиданных снов. Хотелось обнять, защитить, ворваться во сны, или попросту разбудить.
- ЧжиА…я здесь, слышишь? – Она потянулась и перевернулась на спину, не прерываясь от сновидений. Только на чуть влажных губах появилась еле заметная улыбка. Соби прищурился.
Я всегда хотел узнать, улыбаешься ли ты во сне.… У тебя такая красивая улыбка. Можешь ли ты улыбаться чаще…и только для меня?
Скоро утро. Есоба не должно быть рядом с ней, но ему совсем неважно, что он без разрешения ворвался к ней в дом в два часа ночи, без звонка и вообще какого-либо предупреждения. Он должен быть в Японии, у него неотложные дела. А еще потому, что они с Чжи расстались перед его отъездом, накричав друг на друга: кошка впервые вцепилась когтями, прошлась по шее до ключицы и замерла слева в груди. Прислушалась к пульсу…и нанесла свой последний, решительный.
- Тебя не должно быть рядом со мной! Ты наивный, да, конечно, это я та, кто поверила тебе! С моим личным опытом нужно было быть дальновиднее. Да ты вообще, как мог… и это мы еще недели не встречаемся! – Она была явно пьяна, найдя его рядом с какой-то девушкой, когда они обнимались, а та внезапно поцеловала его: всего лишь фанатка, но Чжи было уже все равно. Он предал ее так быстро, и это после всего, что уже было между ними...
Он даже не стал возражать. Просто взял билет и улетел, мысленно навсегда прощаясь и с ней и с этим ужасным городом, что свел их…
А сегодня он снова здесь, не удержался. Проведя один день в Токио – он вернулся в Пусан, не заботясь уже ни о чем кроме нее. Какой он был дурак, что бросил ее! Он мог все объяснить на следующее утро, но не удосужился сделать ничего…
Из глаз потекли слезы. Хрупкий мальчик из самого чистого стекла, в груди которого бьется плюшевое сердце, роняет каплю за каплей на чужую постель, холодную для него. Куда-то в глубины зеркальной души стало прокрадываться не сожаление, но раздражение  за то, что он не может ничего сделать, вот так просто находясь рядом с ней.

За вуалью недосказанности"

Кидая косые взгляды из под ресниц на валяющийся рядом телефон, молодой человек, прикусив губу, внутренне боролся с самим собой. Желание вскочить с мягкой постели и пойти…нет, побежать к нему, было искушающее велико.
Повернувшись на другой бок, Роуз обнял подушку, чувствуя себя, по меньшей мере, влюбленной пятнадцатилетней школьницей.
Нащупав рукой телефон, он снова нажал на кнопку, и на дисплее высветилось сегодняшнее число.
Все еще 24-ое…
Число, врезавшееся в память огненными цифрами. Даже при самом огромном желании, забыть его у Мину не получалось.
Меланхолично глянув на телефон, Роуз прикинул, сколько примерно стоит дорогая игрушка и с размаху бросил ее об стену.
Глухой удар и от телефона кое-что осталось, но явно не в рабочем состоянии.
Ну и певать.
Желание напиться до чертиков было как никогда велико. Последние недели, возможно даже месяцы, это желание только крепло, и разве что стальной характер не позволял напиваться до бесчувственного состояния каждый вечер.
Но сегодня было особое, чертово 24-ое число. То самое, когда он…
Мерцающий в полутьме комнаты дисплей разбитого аппарата походил на отчаянный сигнал о помощи. В больной и воспаленной фантазии этот прозрачно-белый цвет воспринимался именно как сигнал СОС.
Внутренний голос так и кричал о помощи, вопил, чтобы хоть кто-то вытащил его из этой удушающей тины, которая затягивала все больше и больше.
Тоска  с каждым часом, с каждой чертовой секундой, отбитой мирным тиканьем часов на ночном столике, становилась все сильнее.
Что может быть отчаянно противней, чем желание увидеть и коснуться того, кого больше в жизни коснуться нельзя? Что может вызывать большее страдание, чем удовольствие от такого безумного плена?
Можно любить и цепи свои, и оковы, усмехнулся про себя Мину, вспоминая цитату из книги.
Сдерживаться больше просто не было смысла, да и играть он привык на грани отчаяния, поэтому медленно встав с постели, актер побрел на кухню, где вытащил из холодильника бутылку белого вина, предупредительно поставленную туда заранее.
Глупо конечно, но Роуз действительно хотел пойти к Джиену, даже если это и было самым большим безумием в его жизни.
Чертово двадцать четвертое.
Прихватив два бокала и бутылку, Роуз с немного растерянной улыбкой на губах вышел из комнаты и, не разбирая дороги, полагаясь разве что на свою интуицию, прошел к заветной комнате.
Бутылка приятно холодила руку, и сердце стучало где-то у горла.
Состояние, когда даже пальцы дрожали от одной мысли о нем, было слишком хорошо знакомо и временами злило гораздо больше, чем их прошлые бесчисленные ссоры.
Your fingertips across my skin…
Мину даже задохнулся, вспомнив прикосновение легких, холодных пальцев, пробегающих по его острым лопаткам. Этими, казалось бы, невинными, ничего не несущими в себе прикосновениями, и можно было описать все их отношения с Джиеном. Совсем легкие, незаметные, со стороны кажущиеся бессмысленными и ведущими разве что в никуда. А на деле только он, Джиди, был для парня самым дорогим на свете человеком. Только с ним даже простая тишина обретала свою магию. Он мог молчать часами, всего лишь смотря на него. Не касаясь. Не делая попытки подойти к нему. Лаская одним взглядом и говоря только им то, что не произносил вслух.
Люблю. На грани невозможного, готовый отдать за тебя все. Готовый подарить тебе все. Люблю просто потому что существуешь…
Дверь их совместной комнаты появилась перед глазами совсем неожиданно, Роуз даже и не заметил, что добрался до нее. Последние два дня он не ночевал здесь и заходил разве что днем, когда Джиди работал или как обычно писал песни, укрывшись в каком-нибудь тихом местечке.
Теперь пульс отдавал глухими ударами в ушах, и голова кружилась от непонятного страха ожидания.
Вдох.
Тихий, судорожный вздох.
Вдохнуть еще раз и задержать дыхание.
Резко выдохнуть и крепко зажмурившись поднять руку, собираясь постучать в двери.
Всего пара легких движений, всего пара мгновений до встречи. Всего пара ударов сердца, приток адреналина в крови и дикое желание разрушить эту стену, которую они сами создали.
Замерев на секунду, Роуз резко распахнул глаза и почти уже коснулся костяшками пальцев гладкой, отполированной поверхности дерева. Рука замерла  в паре миллиметров от двери.
Стон. Тихий, полный желания стон.
Сглотнув, парень молился про себя всем богам, чтобы это было всего лишь его воображение. Во всей его позе читалось напряжение, он отчаянно вслушивался в то, что творится за дверьми.
И снова стон. На этот раз чуть более отчетливый, умоляющий, просящий большего. Стон любовника.
Бутылка в руке внезапно показалась безумно тяжелой.
Тишина, поселившаяся в чертовом комплексе, была угнетающей, давила своей враждебностью на барабанные перепонки.
Горько усмехнувшись, Роуз прислонился пылающим лбом к двери и прикрыл глаза. Хотелось смеяться. Громко, безумно, так, чтобы звуки его голоса разнеслись по всему коридору, пробили чертову дверь, разделявшую их, и достигли его. Достигли мучителя, который одним стоном снова сломал его.
He ripped me into little pieces. 
И снова безумная улыбка, смешанная с отчаяньем и слепым желанием забарабанить в бездушную поверхность, выломать ее ногами.
Опустившись на корточки, Мину несколько секунд бездумно смотрел в одну точку. Тяжело навалившись на косяк двери, он сполз по нему вниз и вытянул одну ногу, вторую согнув в колене.
Открыв бутылку, Роуз отсалютовал находившимся в комнате и сделал большой глоток.
Прикрыв глаза, он флегматично, словно заученными движениями отпивал из бутылки, прислушиваясь к неясному шороху в их комнате.
Мораль и этикет были давно похоронены, плевать он сейчас хотел на то, что мама в детстве учила, что подслушивать плохо. Его любимый был с кем-то другим и это единственное, что имело значения.
Откинув голову назад, он всматривался в темный потолок, и в голове всего одна мысль отбивала четкий ритм - « Я потерял его навсегда».
И что теперь делать? Выть от безнадежности? Разнести эту дверь и убить к чертовой матери того, кто посмел к нему прикоснуться? Уйти?..
Я лишний.
Бутылка было уже полупуста, и голова кружилась от количества алкоголя. Полное отсутствие мыслей и желаний.
Поставив бутылку на пол рядом с валяющимися стаканами, Роуз встал, цепляясь за стены деревянными пальцами. Немного спотыкаясь, он медленно побрел сам не зная куда.
Где-то вдалеке, в городе, часы отбили полночь, и их звон гулким эхом прошелся по пустому холлу.
Криво усмехнувшись пересохшими губами, актер сделал шаг в темноту, сливаясь с ней в одно целое.
- Двадцать пятое…
There's nothing to love, there’s nothing to live for.